Франция • 2013
Ренуар в Колеттах: история любви	Альфред ТУЛЬЧИНСКИЙ

Нынешняя весна в Нью-Йорке – моя вторая весна в этом году. Первую, еще в феврале, я встречал в тихом и солнечном Провансе, затем на Ривьере на юге Франции. Меня (в какой уж раз!) привели туда дела, а еще больше – интерес к удивительным судьбам Мастеров, которые и сейчас, через годы и годы, радуют и поражают своей душевной силой каждого, кто хоть немного любит и понимает Большое Искусство.

Ренуар, Матисс – их имена звучат как музыка. Да что там они! – даже имя Шагала звучит в тех краях по-французски напевно (он и сам часто называл себя французским художником, а не русским)... Но Ренуар – особая история и особая, потрясающая судьба.

Ранним будничным утром я сел в поезд в Ницце и через минут сорок вышел на небольшой станции Кань Сюр ля Мэр, то есть Кань, стоящий на море. От вокзала до берега моря было рукой подать, но моя дорога вела в другую сторону, к холмам, утопающим в зарослях олив и померанца, туда, где стоят уже более пяти веков знаменитые Колетты. Чтобы узнать кратчайший путь в Колетты, пришлось спросить несколько человек. Прохожие вежливо улыбались, но ответить не могли. Нет-нет, дело было не в английском языке, они просто не знали, где находятся Колетты. Ничего удивительного: если бы я спросил в Вашингтоне, как найти «Хиллвуд», вряд ли нашлось бы много знающих, где расположен выдающийся дом-музей... И все же в Кане мне повезло: одна женщина, услыхав знакомое название, показала мне рукой – мол, прямо, потом спросите еще...

Кань сюр ля Мэр. Где только ни искали Ренуары место для окончательного устройства. Климат Парижа был убийственным для художника, а здесь, в Кане, сухость воздуха, напоенного солнцем, сказочные ароматы южных цветов и деревьев, близкие горы, река и море были полезнее всех на свете лекарств, которые все равно не помогали. 1907 год. Состояние мэтра живописи становилось угрожающим, ему тогда исполнилось 66. Это сейчас чудесные места в Америке называют «второй Швейцарией» или «Второй Ривьерой», а ведь смешно сказать – с середины 19 века юг Франции называли... «Кони Айленд» Европы в честь нашего, бруклинского Кони Айленда, который в те времена был знаменитым на весь мир местом отдыха и развлечений!

Кань, стоящий на море между Ниццей и Каннами, тоже стал притягательным для многих, мечтающих о своем месте под южным Солнцем. Когда Ренуар купил Колетты, Кань был небольшой деревушкой, известной лишь тем, что там, на самой горе, вдали от Колетт, имел свой замок великий князь Гримальди, предок нынешнего властителя Монако. Лаванда и цветы померанца шли парфюмерам Грасса, апельсины и оливки были там «дешевле воздуха», а вино считалось одним из лучших на Юге. Кань сюр ля Мэр словно ждал Ренуара, и он действительно полюбил его, как можно полюбить место, о каком мечтал всю жизнь и, наконец, набрел на него, пусть и в уже зрелом возрасте. Причем, полюбил его художник с первого взгляда. Интересно, что когда его впервые привезли на вершину холма в имение, он попросил обвезти его в коляске вокруг дома, на который он сначала и не взглянул... Зато он не мог оторвать взгляд от оливковых деревьев, возраст которых , как считают, подходит к тысяче лет. Что он думал, глядя на кряжистые, огромные деревья, я мог только гадать, но и сам я, поднявшись в Колетты, сначала долго не мог оторваться от этих великовозрастных, роскошных в своем благородном обличье, олив. Я фотографировал их на фоне другого Каньского холма, того, где стоит замок Гримальди. Рядом с тремя долгожителями разбросаны были по саду оливковы помладше, но лет по пятьсот им было несомненно. Время оказалось безвластным над кряжистыми деревьями, чьи стволы напоминали сказочных идолов-великанов.

Ренуар знал историю этого имения, где жили бедные крестьяне-итальянцы. Дом и сад были проданы на корню какому-то скупщику недвижимости, и тот решил спилить изумительные старинные деревья и продать ферму цветоводу, собиравшемуся разводить там гвоздики. Кто и когда посадил это чудо? Как рассказала мне Колин Пинетт, сотрудница дома-музея, полтысячи лет назад Карл Пятый, которому нужно было занять чем-то солдат в перерывах между войнами, заставлял их... сажать деревья. Эти, колеттские, деревья – из той же истории!

Спасти сад и окружающее его поле – вот что было первой мыслью Ренуара, и он сразу купил Колетты. Как вспоминал позже его сын, «отцу было невыносимо сознание того, что эти могучие стволы могут превратиться в кольца-держатели салфеток с надписью «Привет из Ниццы». Узнав, в чьи руки попадут Колетты, владелец земли сказал: «Ренуаров, по крайней мере, мы знаем»...

Я не уверен в том, что он знал, чем именно знаменит новый хозяин Колетт, но Ренуара радовало, что местный люд совершенно не интересуется его работами, – значит, не будут мешать. Когда-то великий Монтескье сказал: «Если судить по общительности, то француз более человек, чем кто-либо другой, потому что он словно создан для общества». На этот счет у Ренуара была своя неплохая ремарка: «Парижанин хорош только в Париже, когда он сидит в кафе на Монмартре, вне Парижа он все портит»...

Конечно, Ренуар тут немного лукавил: может быть, парижане все и портят, но жить без общения в таком глухом месте, как Кань, он бы не смог, поэтому так часто к нему приезжали гости, в том числе – Матисс, Роден, Воллар, Дюран-Рюэль... И первопричиной их дружеского внимания была, конечно, болезнь художника.

Всю жизнь Ренуар переезжал с места на место, и было ясно – каждое пристанще живописца по-своему помогало развитию его таланта. В этом отношении Колетты были, безусловно, прекрасным венцом, изящным обрамлением самого последнего периода жизни. Мало того, что он, несмотря ни на что, истово писал и рисовал, он еще и сотворил нечто невероятное – вновь занялся скульптурой.

1912 год. Ренуару 71. Все знают – близок апогей кризиса, но в этом и состоит чудо человеческой натуры, что она не просто безгранична в своих возможностях, но и совершенно непредсказуема. Друзья нашли для Ренуара светило из Вены, доктора, который понравился пациенту живостью ума и тем, что немного разбирался в живописи. Но главное – он пообещал поставить на ноги парализованного Ренуара. Возможно ли такое? – дивились близкие смелости обещаний доктора-немца. Но он слово свое сдержал, хотя не обошлось без клятвы больного выполнять любое приказание доктора. «Укрепляющий режим» сделал чудо, и через месяц Ренуар чувствовал себя вполне сносно. Теперь предстояло главное: врач сказал, что настал день, когда Ренуар должен начать снова ходить. Родные художника буквально онемели, когда врач... поднял его на ноги и приказал сделать шаг. Ренуар сам не понимал, что происходит, но вдруг посмотрел на всех озорным взглядом: мол, вот я какой... «Шагните!» – приказал доктор, и тут все стоявшие вокруг, как бы расставшись со своей собственной плотью, срослись с усилием, в которое больной должен был вложить всю свою волю к жизни. «Шагайте!» – сказал врач, и Ренуар сделал шаг, оторвал от пола ногу, потом – еще один... Ренуар обошел свой мольберт и вернулся к креслу, с которого чудом встал. Казалось бы – вот он миг ликования! Вот настоящая победа над собой. Но Ренуар, подойдя к креслу, еще продолжая стоять, вдруг сказал доктору: «Я отказываюсь от ходьбы. Она будет отнимать у меня всю волю и не оставит ничего для живописи. Так что из двух вещей я выбираю живопись»... Он сел, чтобы уже никогда не вставать.

Представляете, каково в этих условиях ему было решиться на создание скульптуры. И не просто скульптуры, а той, что стала его самой знаменитой. Я говорю о «Венере-победительнице», крупной, более двух метров «ростом», бронзовой фигуре, которую мало кто видел в далеких Колеттах, зато многие наши любители искусства видели вторую копию отливки Венеры в Массачусетсе, в замечательной коллекции Института Искусств Кларков.

Шел 1914 год. Конечно, бессильный Ренуар уже не мог взять в руки глину, он не мог даже просто держать инструмент, и ему помогал приглашенный скульптор Ришар Гино.. История хрестоматийно известна, ведь еще с молодости Ренуар делал множество рисунков и картин на тему «Суд Париса», в результате которого, как известно, яблоко было отдано «самой красивой» из богинь, Венере, царице любви, пообещавшей молодому принцу прекрасную Елену, чужую жену из далекой Спарты...

Что- то неудержимое влекло Ренуара к сильному женскому образу, ведь сотни просто красивых, милых и разных женщин Ренуар писал всю жизнь, год за годом. А вот богиню такой воли и энергии – никогда. Эта Венера рождалась не из кружевной морской пены, а слой за слоем – в подвале дома в Колеттах. Но когда статуя была готова, Ренуар заплакал от обиды – пропорции богини показались ему ошибочными. Эту, первую, статую вы как раз и можете увидеть в апельсиновом саду в Колеттах. Здесь, в последнем доме Ренуара, Венера стоит со своим золотым яблоком среди чудесных деревьев, которые тогда были тяжелы от золотистых плодов, освещавших, как сотни маленьких солнц, бронзовую самодовольную богиню...

Я ходил по саду, подолгу сидел на ЕГО скамье, смотрел на изумительный горный пейзаж, привлекший Ренуара и дававший ему так много вдохновения, я обходил дом, снова возвращался в студии и, конечно, понимал, что воздухом Колетт не напьешься на всю жизнь, я радовался тому, что эти сказочные оливковые гиганты и нежные кусты померанца, этот сад и дом будут наверняка радовать и давать мощный толчок душевной энергии каждому, кто, как я, просто доберется сюда, чтобы не только отдохнуть сердцем, но и своими глазами посмотреть на все, что волновало и радовало великого художника здесь, у самого синего моря. Может быть, вот по этой дорожке к нему вели на первую встречу 16-летнюю натурщицу Андре. Ту самую, что стала его последней вдохновительницей из всех, кого он писал за почти шесть десятилетий.

Ему было важно, чтобы и Андре в точности соответстовала его идеалу – он ведь писал ТОЛЬКО ЖЕНЩИН, ЧЬЯ КОЖА НЕ ОТТАЛКИВАЛА СВЕТ (так постоянно говорил маэстро!). Скажу честно, я не понимаю смысла этих слов, но нужно помнить, что гениям прощаются и шалости в высказываниях, и обязательное стремление к оригинальности, так что уж про кожу, не отталкивающую свет, любой запомнит! Кто теперь знает – может быть, неподвижный Ренуар был по-своему влюблен в эту девочку из Ниццы, зато я знаю другое – вскоре на ней женился сын Ренуара, Жан, будущий голливудский режиссер...

Я шел дальше по пустому саду: кажется, вот здесь хозяин писал этюды вместе с Матиссом, а вот там Роден чертил ему на песке абрис своей новой работы... Глядя на весеннюю роскошь пейзажа Колетт, трудно было представить себе, через какие муки болезни проходил здесь Ренуар. Но интересно – чем невыносимее были боли, тем активнее он писал, пытаясь заглушить неуходящие страдания. Он был настолько худой, что его легко мог носить на руках даже подросток, Ренуар уже не мог держать в руке кисть, и ее привязывали, но от этого кровоточили ладони... А он писал и писал! Надо же – в таком состоянии он сумел написать даже своих «Больших купальщиц», которые сейчас украшают стены Лувра.

Однажды зимним утром он попросил служанку нарвать в саду анемоны и поставить их в вазочку около мольберта. На два часа Ренуар, как бывало не раз, забыл обо всем на свете (включая боль!)... Он почти закончил этюд, потом подозвал служанку и показал знаком, чтобы она вынула кисть из руки. Затем слабым голосом сказал: «Сегодня я что-то постиг. Кажется, я начинаю кое-что понимать!»... Это были его последние слова. Шел декабрь 1919 года. Ренуар прожил в Колеттах свои последние двенадцать лет, но в его доме по сей день витает дух художника, там живут его любимые оливы, каждый год распускаются анемоны и возле мольберта лежат его плед и кепи... Рядом живет своей жизнью давно ставший большим город Кань Сюр ля Мэр. Может быть, многие из его жителей даже не подозревают о том, что совсем недалеко от них, в Колеттах, жил великий художник. Оттуда, с вершины холма, он по-своему видел и чувствовал мир, в котором до конца его дней продолжала царить Венера, богиня любви!