США, Нью-Йорк • 1993
Всё о Вилли ~ All about Willy     “У нас на Брайтоне весёлая погода”	Альфред ТУЛЬЧИНСКИЙ

Книга-альбом о жизни и творчестве Вилли Токарева    Музыкант и Человек

Ах, как мало людей искусства остаются Людьми Искусства! Ну почему им, даже самым талантливым, иногда не хватает разума, чтобы контролировать свои амбиции? Почему они заболевают – одной или многими – еще до того, как выбиваются в знаменитости или пробиваются к успеху или просто славе? Откуда в них такая дикая зависть или ненависть к коллегам? Может, потому и “свихиваются”, что идут к успеху медленнее, чем им хотелось бы. Манией сценического величия заболевают, слава Богу, не все, кому-то хватает ума сдержаться, не тратить силы и время на пустую, суетную погоню за чужой славой. А о своей когда думать? Ну почему они так друг друга не любят? “Как-то мы об этом заговорили с Вилей. Я начал с рассказа об одной публикации в советской прессе (ноябрь 1992), с интервью Александра Розенбаума. Я опустил те его части, где он говорил о том, что считает себя “советским Майклом Джексоном”, о “неприятных” ему людях – от Шеварднадзе до Кравчука. Почему их нужно ненавидеть? Да и что ему до политиков? – вроде сам не собирается баллотироваться в мэры Ленинграда...

Но я не мог не показать Виле заключительную часть этого интервью, с вопросом о том, “лучше ли сочиняет песни Токарев?”.

Вот ответ Розенбаума: “Это хороший, талантливый кабацкий музыкант. С одной стороны, я могу понять, когда Токареву предоставляют для выступления Кремлевский Дворец Съездов, с другой – я считаю это принижением роли Дворца Съездов и центральных престижных залов. Буль я министром культуры, я бы организовал гастроли за сумасшедшие деньги где-нибудь в московском ресторане “Арбат” и посадил бы туда Токарева на полгода. Пусть чешет. Люди приезжали бы смотреть на Вилю, а он им: “Оп-ля, чешуя...” В свое время я отказался от “Музыкального ринга” с Токаревым. Он будет петь про небоскребы, а я ему про ладожское озеро, что ли? На чем с ним соревноваться? Можно соревноваться с Владимиром Семеновичем... А еще с кем?”

Я с большим уважением отношусь к Розенбауму, потому что он – Мастер, потому что – Трудяга. Но..

В 1990 году он был моим гостем в Нью-Йорке. Я не только писал о нем в своем журнале, не только много общался в самых разных ситуациях, но даже проводил с ним живое интервью на сцене, во время его сольного концерта в одной бруклинской школе. Розенбаум мне виделся способным человеком, но показалось, что он пришел в песенный мир с большим опозданием: он желает быть Абсолютно Первым, хотя это для него недостижимо. Не умея остановиться и оглянуться, не желая никого слушать, он губит сам себя постоянными, раздражительными мечтами о превосходстве. Не понимающий своей ВТОРИЧНОСТИ (от слова “вторить”, а не от слова “второй”) в песенной поэзии, уповающий только на успех и не видящий своих слабых сторон, Розенбаум на самом деле извелся от тоски по славе Высоцкого. Но ведь Высоцкий – гений, а не просто некто, способный писать и петь лучше Розенбаума. Он – вершина, и он недосягаем не только для Розенбаума, он опередил всех на сто исторических лет. Прочитав последний опус Розенбаума, я подумал, что Токарев никогда не согласился бы ни на какой “ринг”. Зачем ему? И в ресторан “Арбат” Розенбаум его напрасно сажает. У Вили есть своя работа. Токарева с одинаковым удовольствием слушают в многотысячных дворцах и стадионах в России, и в брайтонской “Одессе” уже много-много лет. А посмотрел бы я, сколько вечеров приходили бы послушать Розенбаума в нью-йоркском “кабаке”! Токарев может кому-то нравиться или не нравиться, но в тяжелом-претяжелом мире музыкантов нет более скромного, чем он. Нет никого, кому бы он пожелал зла или неудачи. Нет никого, кому бы он позавидовал. Во всяком случае, за много лет нашей дружбы я никогда не слышал от него ни одного недоброжелательного слова. Если бы он был даже фанатично верующим, о нем сказали бы, что он напрочь лишен ГОРДЫНИ. Нет на свете большего комплимента для человека искусства! И все равно, мне было очень интересно знать, как Вилли отреагирует на ремарки Розенбаума. Ответ его на мой вопрос был очень короток: “Понимаешь, я нисколько на Сашу не обижаюсь за эти слова. Просто ему, наверное, сейчас очень тяжело...”


~ С Александром Розенбаумом. 1989 г. ~

Наш ответ Чемберлену     Александр Розенбаум     на музыку Вилли Токарева У вас на Брайтоне хорошая погода, У нас на Лиговке, как водится, дожди. Как вам живётся, дети моего народа, За фунты, доллары, никак не за рубли? Свалили вы, так дай вам Бог, друзья, удачи, Пусть вам сегодня на Бродвее повезёт. А мы живём здесь, как и жили, и не плачем, Что Виля Токарев на Брайтоне поёт. Ещё не поздно, Ещё не рано... Как вам живётся за океаном? Не бойся, Виля, Я тоже в мыле. Как вам живётся на Бродвее, кореша? У нас у всех до дефицита голод жуткий, Порою просто очень хочется кричать. Давайте честно: мы вам – мысли, вы нам – шмутки, И вам, и нам их просто, ну, некуда девать. Итак, советую: устройте раут светский, Накройте стол, чтоб было выпить и пожрать, Мой друг Михал Михалыч, одессит Жванецкий, Мы с ним подъедем вас немножечко убрать. Ещё не поздно, Ещё не рано Прислать нам вызов из ресторана. А ежли пустят, Готовь «капусту», Мы нашинкуем пару бочек только так. И только, ради Бога, не пугайте наших граждан, У нас бесплатно обращение к врачу, И мы живём в своих домах пятиэтажных И небоскрёбов не пугаемся ничуть. И мы живём в своих домах пятиэтажных И небоскрёбов не пугаемся ничуть. Ещё не поздно, Ещё не рано Прислать нам вызов из ресторана. А ежли пустят, Готовь «капусту», Мы нашинкуем пару бочек только так. Ещё не поздно, Ещё не рано Прислать нам вызов из ресторана. А ежли пустят, Готовь «капусту», Мы нашинкуем пару бочек только так.      Пусть они подавятся там,      Немножко чуть-чуть.        1986 г .

Здравствуйте, товарищи...     Стихи Вилли Токарева     Музыка Вилли Токарева Здравствуйте, товарищи, дамы-господа, это голос Токарева Вилли, так у нас бывает злые люди иногда слух пускают, что тебя убили, ой, так у нас бывает злые люди иногда слух пускают, что тебя убили. А я в Нью-Йорке продолжаю сочинять и петь тем, кто здесь пока ещё остался, хоть, порой, приходится мороз и зной терпеть, я Нью-Йорк покинуть не пытался, ой, хоть, порой, приходится мороз и зной терпеть, я Нью-Йорк покинуть не пытался. Вы рано занавес дали, ведь пьеса ещё идёт, друг друга же мы не видали, и мама моя меня ждёт, ой, друг друга же мы не видали, и мама моя меня ждёт. Я на днях известие в Известиях прочёл, что в Союзе приоткрыли двери, да чтоб ты был здоров, Михал Сергеич Горбачёв, хочется надеяться и верить, ой, чтоб ты был здоров, Михал Сергеич Горбачёв, хочется надеяться и верить. Друг мой возвращается назад домой в Москву, он сказал мне, Вилли, понимаешь, иногда без сожаленья вкусную халву на горбушку чёрного меняешь, ой, иногда без сожаленья вкусную халву на горбушку чёрного меняешь. Не хочешь быть господином, товарищем можешь стать, живём мы не хлебом единым, свободны мы только мечтать, ой, живём мы не хлебом единым, но свободные мы только мечтать. Рейган с нами возится да, чтоб он был здоров, кормит, одевает, обувает, сделал бы ещё он нам бесплатных докторов, но такого в жизни не бывает, ой, сделал бы ещё он нам бесплатных докторов, но такого в жизни не бывает. Разрешите на прощанье всем вам пожелать лишь того, чего вы все хотите, я задумал этой песней вам привет послать, ну а что не так, прошу простите, ой, я задумал этой песней вам привет послать, ну а что не так, прошу простите.        1986 г .

А что касается наших, нью-йоркских, ресторанов, то могу засвидетельствовать: там я много-много раз слышал самых замечательных советских исполнителей: Иосифа Кобзона и Муслима Магомаева, Нани Брегвадзе и Валерия Леонтьева, Юрия Антонова и Эдиту Пьеху – никто из них не считал для себя зазорным выступать там перед публикой. Просто у нас так принято. В конце концов, не важно, где ты выступаешь, важнее то, как принимает тебя публика.

Жизнь каждого из нас имеет какие-то важные, запоминающиеся моменты, периоды, даты, события... Но сколько бы мы с Вилей ни говорили о жизни, о чем бы ни шла речь, мы оба, не сговариваясь, всегда обходили цифры возраста... Эти цифры важны на могильной плите, а в реальной жизни все расставлено не просто по годам, а по настроению, состоянию, чувству взлета или, наоборот, соскальзывания...

Как-то мы с Вилей засиделись заполночь и шаг за шагом “разобрали” всю его жизнь... Кстати, я рекомендую каждому хоть изредка возвращаться в детство и молодость, пересматривать свои семейные фотографии, пытаться понять корни своих привязанностей, своей карьеры, осмыслить все, что с нами происходит, всех, кто с нами хоть как-то соприкасался. У Вилли Токарева громадный и очень живой “семейный альбом” – точно такой же многогранный, как его талант, такой же яркий, как его характер. Судите сами!

В пять лет Виля, мальчик с хутора Чернышов, что в Краснодарском крае, сам научился читать.

В шесть лет он создал свой первый дворовый хор.

В семь – однажды был изгнан с урока за то, что сделал замечание учительнице Нине Ивановне, написавшей на доске белым по черному слово “парашУт”. С тех пор он никогда больше не учил учителей, потому что бесполезно и себе дороже...

В одиннадцать лет написал свое первое стихотворение – переложил на стихи случай из жизни: деньги, выданные мамой на хлеб, он потратил на билет в кино. Получил по первое число, зато приобщился к искусству – посмотрел фильм. А тут еще стихотворение напечатала школьная газета. Итак, в одиннадцать лет Виля, во-первых, узнал вкус славы, во-вторых, понял, что писать надо только о том, что пережил.

В двенадцать лет сам научился играть на всех попадавшихся под руку струнных инструментах. Так что основа успеха его выступления с балалайкой в 1979 году в Карнеги Холл была тоже заложена в раннем детстве.

В четырнадцать лет начал сочинять мелодии. А самым первым его музыкальным университетом стал старенький приемник “Рекорд” и пластинки.

В пятнадцать лет семья Ивана Васильевича и Марии Николаевны Токаревых переехала в солнечный Дагестан, в городок Каспийск. Тогда Видя и понял, что способен адаптироваться к любым условиям: через полгода жизни на море он запросто проплывал по пять километров, чем сильно смущал впередсмотрящих катеров береговой обороны. Он научился не бояться “трехэтажных” волн, еще не подозревая, что этим самым готовит себя к жизни в Америке.

В шестнадцать лет Виля, юный кавказский красавец, решил поступать в Батумское мореходное училище, но на экзаменах “прошел” только по усам и оценкам, подвело зрение.

В семнадцать лет он сбежал из-под родительского присмотра и все-таки был принят на курсы котельных машинистов. Он учился так старательно, что я и сегодня доверил бы ему не только любую котельную, но даже атомную станцию.

В восемнадцать лет Виля стал заправским моряком – вышел в море на танкере в роли “чернорабочего” матроса, но и в этом трудном деле был артистом. Он совершенно не боялся качки, чем вызывал зависть всего плавсостава, не пропускал вахт. Виля был лучшим кочегаром Черного моря, и даже готов был оспорить песню кумира нашей юности Утесова, где были такие слова: “Товарищ, я вахту не в силах стоять” – сказал кочегар кочегару”... Ему очень шли клеши и роба, он был лихим мастером “на все морские руки”, но однажды его блестящую карьеру прервал папа, нашедший его где-то на суше и быстро отлучивший от соленых просторов.

Тут его и подстерегла армия. Бывший знатный моряк надел форму курсанта войск связи. Говорят, что армия – для всех “не подарок”. Думаю, это не так: талантливому человеку все равно где быть... Параллельно службе все в части узнали, что мама когда-то научила Вилю прекрасно готовить. И как только в Чабановке, где находилась часть, ожидали приезда высокого командования из Одесского военного округа, на “камбуз” призывали Токарева. И готовил он так, что генералы начали приезжать чаще, чем хотелось бы местному командованию. Зато как выросла слава Вилли! И легко себе представить, что там случилось, когда однажды зимой в критическом положении оказалась котельная. Кто мог спасти солдат и офицеров от вымерзания? Конечно, Виля! Ведь у него в документах значилось и недавнее “котельное” образование. Так, главнокомандующим котельной Вилли Токарев, связист-музыкант-повар и окончил военную службу.

А дальше был Ленинград. Настоящий талант не только себя где-то проявит, но никогда не останется в одиночестве и обязательно встретит другого таланта! Это неизбежно. Однажды холодным вечером на покрытой мокрым снегом улице В иля буквально столкнулся с пожилым человеком, который... пытался нести контрабас. Без лишних слов Вилли предложил свою помощь. Приветливый музыкант пригласил в дом приятного молодого человека, и оказалось, что сам он служит музыке в Мариинском театре, да и жена – преподаватель музыки... Там же, после чая, они проверили музыкальные способности гостя, и пожилой маэстро предложил учить Вилю игре на контрабасе. Ученик оказался способнее, чем думал учитель. Уже через пару недель Виля блестяще сыграл “Элегию” Рубинштейна – и пусть бросит в меня камень человек, кто скажет, что это легкая вещь!

А вскоре Виля поступил (при конкурсе пять человек на одну стипендию!) в Музыкальное училище при Консерватории.

В это время произошли и другие события. Природная любознательность никогда не покидала его, и Виля женился. А там и сын родился. Играть на контрабасе, разведывать подступы к музыкальному Олимпу и одновременно жить семейной жизнью оказалось нелегко. “Четыре года учебы в училище были невероятно насыщенными и бурными. Зато, наконец, пришло долгожданное признание. Можете себе представить лицо скромного Вилли, когда он получил от Самого Анатолия Кролла, бывшего знаменитым уже тогда, в конце шестидесятых, приглашение в его оркестр. Вот где Токарев прошел настоящую школу инструменталистики и научился одному из сложнейших музыкальных искусств – аранжировке.

Попав в мир эстрады, Вилли, наконец, несколько успокоился, теперь он знал: это и есть Его Мир, Его Предназначение. Любопытство приводило его в разные оркестры, но при этом он никогда не уходил, как другие, от какого -то руководителя со скандалом. Трения были не для него, ему оставалась только музыка. Как автор, я поступил бы нечестно перед вами, если бы не рассказал о том, что жизнь Вилли Токарева на эстраде была исключительно многогранной. Играя в оркестре, невозможно было оставаться в изоляции от миллиона всевозможных историй, комедий и драм, в которых постоянно оказывались его коллеги. Жизнь на эстрадных “колесах”, гастроли, встречи с огромным количеством самых разных людей, собственно, и были его главной жизненной школой.

Если бы его контрабас мог порассказать мне истории Вилли, то нужна была бы отдельная книга. Очень смешная и одновременно грустная, потому что печаль никогда не ходит отдельно от радости... Если есть на свете человек, который готов помочь любому человеку в трудную минуту, то это Вилли. Помогал он и с помощью того же контрабаса. Например, отдавал его в “аренду” музыкантам, выступавшим в трудные годы где-нибудь на заводах и фабриках. Пока рабочие медленно отходили от счастья общения с музыкой, в чехле вил иного контрабаса выносили то сахар, то сосиски. Однажды человека с чехлом лаже задержали на проходной мясокомбината: до этого момента никто в истории мировой музыки не видел, чтобы от контрабаса шел пар (сосиски-то были свежайшие, только из цеха!). А попробуйте представить себе выражение лица преподавателя училища, когда он потребовал у студента Токарева объяснения по поводу ужасного запаха, исходившего от инструмента. Пришлось вмешиваться мастеру, старейшему ленинградскому эксперту по смычковым инструментам. Вскрытие показало, что во чреве контрабаса завалялась сосиска...

Да мало ли что бывало! У Токарева иногда даже одалживали футляр от контрабаса, чтобы... пронести девушек в гостиницу. Крепкий был футляр!

Шли голы. Виля играл в очень престижных оркестрах. Сначала его позвал к себе феноменальный мастер, пианист Борис Рычков. С его ансамблем пела Гюли Чохели. Позже он был приглашен в ансамбль “Дружба” Александра Броневицкого и Эдиты Пьехи.

Позже был симфо-джаз под управлением Жана Татляна. Здесь Виля уже самостоятельно аранжировал многие вещи, а делать это при дирижере Григории Клеймице было непросто: слишком высоки были тогда требования – в начале семидесятых советская эстрада переживала свой самый высокий подъем!

Неуемный Токарев уже вовсю писал песни. Чаще – музыку, реже – слова. Реже потому, что тогда буйствовал Главлит, бдительная цензура была невероятно строгой. Видя жил в мире музыки и никогда не думал об отъезде. Когда до него доходили редкие слухи о ком-то из уезжавших, он воспринимал их как древнегреческие мифы. Я его хорошо понимаю: все мы были до мозга кости советскими, процесс перелома сознания если и шел, то очень медленно. Но жизнь иногда ускоряла этот процесс. Однажды на Центральном телевидении в день 7 ноября была исполнена песня Токарева “Кто виноват?”. Лирическая. Пел ее чудесный певец Анатолий Королев. Через пять минут был поднят громкий скандал, редактора Левина, “пропустившего” в торжественный день “слишком лирическую” песню, чуть не уволили. Вот тогда и случился первый толчок в вил ином сознании: а правда, кто виноват в том, что происходит?

Но жизнь шла своим чередом. Вилю пригласили в оркестр Ленинградского Радио и Телевидения, которым руководил Давид Голощекин. Казалось бы, надо радоваться растущему признанию. Но тут эстрадная музыка начала получать удар за ударом от баранов, власть предержащих, но в музыке ничего не понимающих. Например, из Москвы пришел приказ, запрещающий “больше трех синкоп при исполнении музыкального произведения для публики”. Это был венец маразма, и Вилли решил начать самостоятельную жизнь. Тем более, что к тому времени накопилась масса собственных песен – многие из них пели и переписывали на редкие в ту пору магнитофоны любители музыки. Все попытки дать этим произведениям официальный ход не имели успеха. Ни юмор, ни лирику в его песнях музыкальные власти категорически не принимали! А тут как раз пришло приглашение из Мурманска – там нашлись люди, оценившие именно песенный талант Токарева. Заказали цикл песен о городе и Севере. Кстати, спросите сегодня мурманчан, и они скажут, что до сих пор с удовольствием поют “Мурманчаночку”, первое исполнение которой сразу сделало его местной знаменитостью, а если бы было звание Герой Кольского полуострова, то Виля его обязательно получил бы в 1973 году.

Помните прекрасную песню, где есть такие слова: ’Тридцать лет – это возраст вершины, тридцать лет – это возраст свершений”?.. Вот в этом возрасте Вилли и принял главное решение – уехать.

В конце лета 1974 года он оказался в Нью-Йорке. “Недавно мы сидели дома у Вили, пили чай с “изобретенным” им пирогом, и я предложил: “Давай составим твою условную американскую трудовую книжку”. Виля расхохотался, и мы начали записывать.

“Пиши сначала большими буквами общее место работы в первые годы: ГДЕ ПОПАЛО”. Я записал. И в ту же минуту мы оба сразу стали серьезнее: ведь за этими словами кроются драмы судеб десятков тысяч нынешних русских американцев, которые, чтобы выжить, должны были пройти настоящий ад. Не просто ад физических или материальных трудностей, но нечто гораздо более сложное – ад ломки души, характера, привычек, профессиональных навыков, а главное – старых амбиций.

Что только ни делал Вилли вначале своей нью-йоркской жизни: мыл окна, убирал квартиры, перебирал библиотеку у какого-то миллионера, убирал в пекарне на Брайтоне, получая только свежий хлеб и немного денег. Одно время он был помощником медсестры, служил курьером на Уолл-Стрит, откуда был изгнан за незнание английского языка. Когда хозяин после “экзамена” бесцеремонно указал ему на дверь, Вилли был так потрясен, что, не видя ничего перед собой, прошел пешком – снизу вверх – весь Манхэттен от Уолл-Стрит до 180-й улицы, а это примерно километров двадцать. Вышел утром, добрел до дома вечером. Это был день двух величайших уроков: во-первых, Виля раз и навсегда понял, что в его жизни больше нет места для потрясений, что ко всему нужно относиться философски. Во-вторых, Виля понял, что без хорошего языка в этой стране нечего делать...

Язык и истинную жизнь Нью-Йорка он начал постигать в такси. Тогда еще не было русских ресторанов, играть для своих было негде. Он каторжно работал и писал, писал, писал песни. Он познавал Америку через общение. Он не “обиделся” на нее и после четырех грабежей в такси, когда под дулом пистолета приходилось расставаться с тяжело заработанными долларами. Такси никогда не было для Вилли “блюзом”, как в известном фильме, такси было для него “тяжелым роком”, еще одним, очень важным американским “университетом”.

А потом, в 1982 году, он начал играть в одном из самых первых русских ресторанов Брайтона – “Садко”. Еще через два года перешел в ресторан “Одесса”. Позже, почти два года он отыграл в “Приморском”. И снова вернулся в “Одессу”. Мало сыщется у нас в Нью-Йорке русских музыкантов, которые были бы так стабильны, так привязаны к одному месту работы. Но Виля играет и поет в “Одессе” вот уже почти восемь лет. Играет с великолепным музыкальным партнером, Ириной Ола, которую сегодня знают все те, кто слышал или перед кем выступал этот феноменально “сыгранный” дуэт.

В 1979 году появилась его самая первая кассета и пластинка “А жизнь всегда прекрасна”. Не могу сказать, что она прошла с большим успехом. Его еще надо было ждать. Два года.

И вот, в 1981 году он выпустил вторую кассету “В шумном балагане”, которая стала его пропуском в мир популярности. Эта кассета сразу разошлась по Америке, а, главное, “просочилась” в Советский Союз. Обратите внимание: вроде бы жанр песен на этой кассете тяготел к блатному, но на самом деле эти песни, как выстрел, “попали в десятку”. Автор придал жанру совершенно новый оттенок – оказывается, и о самых темных сторонах жизни можно петь интеллигентно, мягко, без грубостей... Только те, кто пожил в Америке и прошел свой крестный путь, могут понять и почувствовать в этих песнях сложную житейскую символику.

Я пишу эти строки 25 апреля 1993 года, когда на счету Вилли уже двадцать кассет: такого рекордного количества нет ни у одного нашего (русско-американского) музыканта или певца. Двадцать кассет – это песни десятка разных жанров, разной манеры, разного стиля и духа. Я всегда поражался смелости, с которой Вилли берется за любую тему – социальную или лирическую, гражданскую или “жанровую”. А потом понял, что это вовсе не обычная смелость, это – свойство высокого профессионализма, помноженного на колоссальный жизненный опыт и доскональное знание предмета. Я уже говорил, что по его песням в будущем смогут узнавать о жизни, о выживании на Западе людей с советской ментальностью больше, чем из книг наших беллетристов...

Наступил год 1989-й. Кассеты Вилли вовсю помогали его славе на Родине, а он продолжал неистово работать, вовсе не думая об этом. Тогда он не мог даже отдаленно представить себе успех, какой ждет его в СССР. Да и “побывать” в Союзе он сумел еще до поездки в Москву. Случилось так, что Вилю пригласили на свой вечер советские циркачи. Вот где пришло озарение их искренностью, их признанием того, что он делал... Стоя на сцене рядом с русскими мастерами арены, Виля понимал, что такие же чувства он наверняка должен испытать там, на далекой Родине. Решение отправиться туда на гастроли созрело. Большую роль в организации и подготовке первых гастролей – “возвращения” Вилли Токарева, сыграл известный антрепренер Виктор Шульман. Через несколько месяцев Вилли уже сходил по трапу самолета в Шереметьево-2. Он не знал, что Би-Би-Си за неделю до этого объявило о приезде Токарева в СССР.

Человек может понять свою значимость по тому, как его встречают. Увидев перед собой сотни людей знакомых и незнакомых, камеры телевидения и открытые улыбки, Вилли всей своей душой понял, что СОСТОЯЛСЯ как музыкант и как Человек.

“Понимаешь, – как-то сказал он мне, – меня вовсе не волнует слава сама по себе. Я терпеть не могу тех, даже очень талантливых, людей, кто заболевает звездной болезнью, – при этом недуге человек неуправляем, он – инвалид. Слава Богу, гордыня меня не коснулась”...

Второй раз он приезжал на гастроли в СССР в 1990 году. Эта поездка оставила ярчайший след в его жизни: 4 февраля утром он венчался в московском соборе Святых Петра и Павла со Светланой, а вечером того же дня они сыграли грандиозную свадьбу в банкетном зале отеля “Будапешт”. 300 гостей! В том числе самые известные деятели культуры... А 12 сентября того же года родился сын Алекс.

Третий раз Вилли гастролировал в России в 1991 году. И снова – тот же грандиозный успех в десятках городов!

Четвертая серия выступлений началась в мае 1993 года.

* * *

Жизнь и судьба Вилли Токарева во многом напоминает путь, пройденный десятками талантливых людей. Часто это путь через хвалу и хулу. Мне приходилось слышать о нем самые разные мнения – от громких дифирамбов до полного неприятия. Пусть Бог будет судьей каждому, кто хоть что-то о нем говорит. Как сказал когда-то великий Данте: “Следуйте своей дорогой, и пусть люди говорят о вас все, что им угодно”. Пусть говорят! В конце концов, каждый из нас, Людей, знает себе истинную цену гораздо лучше всех вместе взятых друзей и недругов, если они есть. Вилли и в этом смысле человек счастливый – для него не существует чужой молвы. Он спокойно принимает любые слова о себе, потому что знает: главное – не слова, а Внутреннее ощущение своей значимости, Удовлетворение своей занятостью и Настроение – венец всех наших дел. Когда хотите познать истинный смысл чьей-то жизни, постарайтесь отбросить эмоции. Пока Вилли Токарев улыбается, пока энергичен, пока готов работать сутками (если это интересно), пока люди рвутся на его выступления и концерты, радуются каждой новой кассете или песне, значит ОН ЖИВ! Значит, продолжается его трудное дело – музыка и песни.

Я мог бы еще долго рассказывать вам о моем друге, но думаю, что на страницах этого необычного “альбома” должно быть больше места для фотографий, тех самых остановленных моментов жизни, которые часто бывают не менее красноречивыми, чем слова. Я собрал под одну обложку не только фотографии, которые делал сам, но с благодарностью взял много снимков из архива Вилли, Ирины Ола, а также – некоторые работы советских репортеров. Единственное, о чем я жалею, что в одной книге не вместилась и малая доля всех снимков, какими я располагал при подготовке этой работы.

А жизнь – она всегда прекрасна   Стихи и музыка Вилли Токарева На висках, старина, у тебя седина, Но не сетуй на жизнь, что она так трудна, Ведь она нам дана, только раз, только раз, Так живи для неё в добрый путь, в добрый час. А жизнь она всегда прекрасна И не стареет никогда, И не проходят в ней напрасно Ни день, ни ночь, ни все года. Ты грустишь, старина, что не любит она, Ей ничто нипочём, так и грош ей цена, Но звезда всё ж видна и сияет для нас, Так живи для неё в добрый путь, в добрый час. А жизнь она всегда прекрасна И не стареет никогда, И не проходят в ней напрасно Ни день, ни ночь, ни все года. Не грусти у окна, не вернётся она, Видно, женщине той жизнь другая нужна, И не пей ты вина, не твоя здесь вина, Это жизнь, это жизнь, это жизнь, старина! А жизнь она всегда прекрасна И не стареет никогда, И не проходят в ней напрасно Ни день, ни ночь, ни все года. Да, ты прав, старина, жизнь и вправду сложна, Но пойми, без борьбы эта жизнь не нужна, И в жестокой борьбе будешь ранен не раз, Но желаю тебе в добрый путь, в добрый час. А жизнь она всегда прекрасна И не стареет никогда, И не проходят в ней напрасно Ни день, ни ночь, ни все года.        1979 г .